Многие лета вам, Виктор Иванович

Мне звонит знакомая, просит  написать о нашем университетском преподавателе Викторе Ивановиче Ариповском. Я отказываюсь. Во-первых, о ней, его жене, нашей школьной учительнице и классом руководителе Раисе Марковне, у меня уже есть рассказ. Конечно, он это не она, но в том- то вся и загвоздка. Они в моём сознании ЕДИНОЕ ЦЕЛОЕ, значит, обязательно повторюсь. Вторая причина: не умею я писать в рамках биографии. Собрать факты, выстроить хронологию, добавить детали, чуть взрыхлить благодарную почву – вот и готов добротный материал, но под шаблон писать скучно. Есть в каждом человеке нечто выходящее за рамки простой констатации, увлекаясь датами  и событиями, мы это нечто теряем, трафарет есть, факты и всё такое присутствуют, но человек  исчез, в них растворился.  Ещё одна причина. Мне надобно заглянуть в далёкое прошлое, сейчас я это сделать по ряду причин не готова, но вот легла спать, а перед глазами - они.

Сидим за большим обеденным столом, такие всегда присутствуют в старых просторных квартирах с высокими потолками, так что никому  и ничему не тесно, ни яствам, ни людям.  Собрались мы по очень серьёзному поводу, празднуем юбилей нашей школьной учительницы и классного руководителя Раисы Марковны.  Стол накрыт празднично, за ним члены большой семьи и мы, её и его бывшие ученицы и студентки. Собирались долго, созванивались, придумывали совместный подарок. У нас у всех нашлось бы с дюжину причин для отказа, но что-то большее, чем долг и обязанность перед этими двумя любимыми нами людьми заставило нас не искать поводов. Это большее уже не было пуповиной, которая связывала нас со школой и университетом, оно стало частицей нашей сути, нашего нынешнего взрослого  естества, таящегося в сугробах ассоциаций и того, что формулируем  скучным словосочетанием «жизненный опыт». В суете подготовки к визиту было что-то трогательно-праздничное, из детства, как будто мы все, взрослые женщины с мешками забот на плечах, вдруг звучно сбросили их на пороге зала, в котором наряжалась большая школьная ёлка. На Кресте, месте «стрелок», мы громко и шумно веселились, швырялись друг в друга, как снежками, школьными прозвищами, бесконечно подтрунивали над собой. Шаловливый безответственный наш пыл не останавливали удивлённые взгляды прохожих. Нам, женщинам серьёзным, по большому счёту было наплевать, если кое-кто примет нас за стайку подвыпивших тёток, оккупировавших лавочку в самом центре города.  Мы  действительно были хмельны, но  радостью  теперешней и предстоящей встреч. 

 Мы сидели в гостях долго, больше помалкивали, слушали, а она всё теребила нас расспросами о жизни, детях, внуках. К нашему приходу тоже готовились. На всю стену ковром  распласталась  стенгазета с фотографиями. Мы там все, целый класс: в походах, за партами, на экскурсиях.  Нас смешат позы и лица, мы вспоминаем симпатии, школьные романы без продолжений, кое-кого не узнаём.

Виктора  Иванович а мы никогда не воспринимали только как университетского преподавателя, доцента.  Он вошёл в нашу жизнь ещё в школе.  Они вместе уделяли нам намного больше внимания, чем предполагала школьная программа и сумма часов внеурочной работы. По выходным мы выезжали за город, собиралось человек тридцать шалопаев, в любую минуту готовых выкинуть что-то из ряд вон выходящее и выкидывали, но их деликатность и  такт  нас сдерживали, не позволяли превращаться в толпу необузданных  подростков.  Он учил нас разводить костёр, готовить на нём пищу,  ориентироваться в лесу, укрываться от дождя, правильно подбирать одежду для вылазок за город.

Мы были разными детьми, в обеспеченных семьях росли единицы, некоторые в неполных и неблагополучных. Они ненавязчиво щедро дарили нам атмосферу дружной семьи, в которой жили сами. Мы не спускали с них придирчивых глаз-буравчиков, следили за каждым их шагом, оценивали. Они тоже знали о нас больше, чем мы могли догадываться, порой  это знанием было несладким, но, не смотря ни на что, покровительствовали, поддерживали и, если надо, поощряли. Не знаю,  почему и зачем они уделяли нам так много свободного времени, у самих двое детей, а тут ещё нас больше сорока.  По всему для них обоих это была больше, чем просто работа от звонка до звонка, ради зарплаты. К тому же к школе Виктор Иванович не имел никакого отношения, мог бы и пропустить, просто поваляться в выходной на диване, газету почитать, но они приходили всегда только вдвоём.

 Они никогда не позволяли снисходительно-пренебрежительного  к нам отношения,  назиданий, взгляда свысока, но держали дистанцию между поколениями  умело и незаметно.  Панибратство и лёгкое заигрывание, язвой съедающее нынешние учебные заведения,  в наших отношениях отсутствовало. Они нас поражали.

Я, которая  спотыкалась на ровном месте, всегда удивлялась, как бодро ходит Виктор Иванович. Мы, дети, никогда не обращали внимания на его хромоту. Искалеченная во время войны нога не сгибалась, но он пружинил на ней, легко, с подскоком в сделанном шаге, ходил быстро, энергично. Ему под силу были крутые подъемы и спуски, за это мы все его уважали.

Во время застолья мы вставали по очереди, читали посвящённые ей поздравления,  целые поэтические послания, изложенные в стихах и обязательно ямбом, как же ещё обращаться к филологу, вплетающему в собственную личную жизнь классику, тут же по ходу действия разворачивались подарки. Помню, она радовалась обыкновенной чашке, преподнесённой  кем-то из домашних, держала  в руках, как драгоценность, восторгалась её красотой и простотой формы. Я представляла, как они вдвоём с Виктором Ивановичем пьют чай у себя на кухне.  Они сидят за столом напротив друг друга, рядом сахарница, варенье, печенье в вазочке. Она бережно держит в руках чашку,  для неё  это не просто посуда, символ семейного единения, гладит рукой  тёплую, живую округлость, постукивают в такт неторопливой беседы чайные ложки, блестят блюдца. Они, как старосветские помещики, трогательно заботятся друг о друге. Сегодня супруги вдвоём, правнуки дома с родителями. Им есть о чём поговорить, вместе прожита длинная жизнь. Потом они моют посуду,  и чашка займёт в кухонном шкафу своё особое почётное место.

Мы хорошо знали этот дом, до краёв заполненный шкафами с книгами, не раз стайкой поднимались по лестнице, несли под мышкой коробку конфет, букет цветов. Она круглила глаза от радости, когда узнала, что мы пять её учениц, подали документы на филологический и поступили все, при конкурсе четыре человека на место. Она передала нас ему, из в рук в руки, как эстафету, и мы теперь по настоящему стали их общими ученицами. Из толпы студентов  он нас не выделял, личного знакомства не подчёркивал никто, напротив, мы чувствовали большую ответственность, с нас спрашивали строже.

Виктор Иванович   жил тогда в минуте ходьбы от факультета, (филфак давно перенесли) шёл вверх по Октябрьской, теперешней Волошина, мимо ресторана « Эдельвейс», потом сворачивал направо,  спускался по ступенькам вниз, открывал тяжёлые двери, спешил по коридорам,  знакомой  подпрыгивающей походкой заходил в аудиторию и начинал лекцию. За кафедрой он никогда не стоял неподвижно, ходил взад-вперёд, жестикулировал.  Он говорил о людях, событиях, эпохах, характерах, дружбе, ненависти, поражениях, победах, ошибках.  Он говорил о персонажах, сюжете, писателе.  Слова  круглились во рту, наполнялись образами,  он  подталкивал их наружу, как будто провожал,  и кончик языка, описав круг, снова возвращался на место. Нам казалось, что Виктор Иванович, увлечённый рассказом, облизывается от удовольствия.

Порой мы слушали плохо, он сердился, в сердцах переходил не на личности, а обобщал,  называл нас «факультетом невест». Мы не обижались, многие из нас так и не стали учителями, но годы учёбы свои результаты дали, для некоторых не прямо, косвенно, во всяком случае, своим детям мы сказки на ночь  читали обязательно.

 Сколько же лет им было тогда? Трудно сказать. Нам, молодым, казалось, что они очень взрослые, даже старые, хотя дети их почти наши ровесники. И ещё была война. Она приехала учиться в Ленинград, когда началась война, о блокаде знала не по наслышке, он – воевал. На перрон Ужгородского вокзала они сошли не обременённые вещами, с чемоданчиком. Точно также в город приехало много высококлассных специалистов.  Естественно они были молоды, полны энтузиазма. Сколько же учеников и студентов помнят их? В общей сложности, наверное, тысячи.

Летом мы встречались на Скалке. Они всей семьёй жили в домиках для преподавателей.   Нас приглашали присоединиться к  их компании. Мы садились у реки все кружком и долго беседовали. О чём? Не помню, да и какая теперь, через столько лет разница?  Важно, что мы тоже были частицей их жизни: удачливые, счастливые и не очень. Они принимали всех и всем были рады.

Невозможно  и неправильно писать о нём только как о блестящем преподавателе, читающем студентам курс литературы 19-го века, он был и остаётся для нас главой счастливой семьи, интеллигентным, мудрым, воспитанным человеком.

За окном уже не их столетие, новые ориентиры увлекают   новые поколения. Сколько же воды утечёт, чтобы  мы поняли  и вернулись  к  простым утраченным ценностям?

В Ужгороде я теперь гость, в моём распоряжении несколько дней и много дел. На Волошина я всегда останавливаюсь около их подъезда, поднимаю  голову и смотрю в знакомые окна. Иногда мне кажется, что за окном  мелькают тени, и я их вижу, обоих. 

Теги: Ариповский

14 Коментувати

Ділитись

На головну

Додати в закладки

Версія для друку

Переслати